ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ

ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ

Последний конверт требовалось вскрыть в первой половине предстоящего дня. Погода несколько улучшилась, но было ветрено и прохладно. Поэтому устройству ночлега на том месте, где меня застали сгущавшиеся сумерки, я уделил повышенное внимание. Выбрал место среди плотной группы берез в обрамлении густых зарослей орешника, тщательно привязал полиэтиленовую накидку над гамаком и сплел из веток «заслонки», которые превращали гамак в палатку, защищенную со всех сторон от ветра.

Я не удержался от искуса погреться у костра, благо поблизости валялся ворох валежника. Валежник, как известно, служит укрытием для многочисленных вредителей леса и той средой, где они плодятся. Поэтому сжечь весь этот рассадник было просто моей обязанностью перед зеленым другом. Согревшись и просушив свои постельные принадлежности, я сгреб остатки костра в небольшую кучу углей и золы с тем, чтобы утром забросать их землей, не оставляя уродующей черной плешины.

Завывание ветра в вершинах деревьев и печных трубах издревле служило фоном для сказочников и романистов, сочиняющих страшные и загадочные истории. И я, как, вероятно, большинство людей, тоже люблю эти звуки, но слушать их приятней в домашних условиях, исключающих непосредственный контакт с разбушевавшейся природой. Когда приходится слушать эти завывания одному в ночном лесу, тогда кажется, что тебя обступили какие-то незримые опасности, против которых не знаешь средств защиты.

Именно в такие часы одиночество сказывается особенно остро. Хорошим средством от таких переживаний является привязанность к кому-либо из животных или птиц, которые с тобой путешествуют. Собака, кошка, попугай скрашивали одиночество самого «первого» Робинзона. У меня таких спутников в этом походе не было, поэтому в особо тоскливые минуты, когда на память приходило что-либо из пережитого, я включал приемничек, и голос диктора или музыка снимали чувство одиночества. Прослушав последние известия, я забрался в свое «логово», задвинул за собой сплетенную из ветвей заслонку и заснул сном праведника.

Новый день начался с солнечного утра при сравнительном безветрии. Принято думать, что каждое путешествие должно быть обязательно связано с разного рода приключениями или уж во всяком случае с происшествиями. В связи с этим вспоминаются слова видного путешественника конца прошлого века, который на вопрос корреспондента о том, какие приключения могут быть в предстоящей экспедиции, замахал руками, воскликнув: «Избави боже от приключений, работы и так хватит!»

К сказанному, вероятно, присоединятся все, кому ведомы трудности пути вдали от хоженых дорог. В моем положении, когда, двигаясь в любом направлении, можно было в течение получаса встретить проселочную дорогу, ведущую к ближайшей деревушке, опасность заблудиться была полностью исключена. Не грозили также разливы стремительных горных рек, селевые потоки, оползни и камнепады. Была также исключена вероятность встреч с опасными хищниками, так как если в Подмосковье и забредают волки, скажем из Калининских лесов, то они настолько терроризированы человеком, что могут быть опасны лишь в состоянии бешенства. Не угрожали мне также тропические ливни и снежные заносы. Условия были самые тепличные.

Тревожило только одно: а что за задание скрывается в десятом конверте? Не потребуется ли мне на его выполнение много времени? Я надеялся, что мой товарищ, зная, что я вскрою этот конверт в последний день путешествия, когда помимо выполнения его задания предстоят сборы в обратный путь, пощадит меня и не «задаст» мне ничего обременительного.

Конверт я вскрыл перед обедом. «Многие туристы, как и ты, ежедневно ведут путевой дневник. Вообрази, что ты утерял или забыл дома все письменные принадлежности. Как ты выйдешь из этого положения?»

Конечно, потеря карандаша или ручки — не самое страшное, что может быть с туристом. А для «пишущих» туристов — это все же крупная неприятность. Но лес может дать и «бумагу» и «карандаш».

На чем писать? Можно на бересте. Это лучшая лесная «бумага». Можно и на коре других деревьев. Но письмо, например, на коре осины вскоре — как только она подсохнет — свернется в трубочку, и развернуть его не повредив будет нелегко.

Можно использовать и крупные листья. Но деревьев с такими листьями в Подмосковье немного. Вот на юге…

Помню, в конце тридцатых годов мой брат отдыхал в санатории на Черноморском побережье Кавказа. Шутки ради написал он мне письмо на пожелтевшем листе фикуса. Приклеил марку, адрес надписал и … «открытка» дошла.

Можно для письма использовать и гладко заструганные дощечки, как это делали некогда наши предки.

Теперь о самодельных чернилах и способах нанесения букв. В старину, до развития химической промышленности, чернила изготавливали из натурального органического сырья. Например: черные — из наростов на листьях дубов; коричневые — из шелухи репчатого лука (так когда-то наши бабушки красили и пасхальные яички), а также из отваров коры ольхи, дуба; красные — из сока брусники, земляники. Аббат Фариа (один из героев «Графа Монте-Кристо») особо выдающиеся места своей рукописи выписывал своей кровью, накалывая палец. Но этот случай я привел просто так, без рекомендаций по применению. Сажа, толченый древесный уголь, разведенные на сахарном сиропе, соке ягод, меде, также могут быть использованы в качестве чернил. Карандашом может служить уголь.

Чем писать? Перьями гусиных и прочих пернатых, как это писалось совсем недавно, почти на памяти наших современников. Письмо выдавливанием или выцарапыванием известно еще с античных времен. Тогда писали на пластинках, покрытых тонким слоем воска, или выцарапывали буквы (как это делали новгородцы и псковичи) на бересте.

Заканчивая размышления на тему «использование подручных средств для письма», хочу сообщить, что я, срезав полоску тонкой бересты, старательно выцарапал на ней: «Сердечный привет истинным любителям родной природы, берегите ее». И подпись: «Подмосковный Робинзон».

Свернув свое берестяное послание, вложил его в полиэтиленовый мешочек, набрал в русле ручья с десяток крупных камней, сложил их в кучку, внутри которой поместил свою грамоту. Теперь — домой!